Кавалер ордена Рогоносцев

Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великий Капитул, под председательством высокопочтенного Великого Магистра Ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем великого магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И. Борх

В это время в 1836 году начался отсчет событий роковой для Пушкина дуэли. До сих пор, хотя существует огромное число различных свидетельств, документов и экспертиз, в ней остаётся много неразгаданного.

Наряду с блистающей в свете и при дворе женой Пушкина, в великосветских салонах заблистал молодой, 22-х летний, красавец, полуфранцуз - полунемец, Жорж Дантес. Роялист, он эмигрировал из Франции в связи с июльской буржуазной революцией 1830 года и был привезен в Петербург голландским послом Геккерном. Последний затем усыновил молодого человека, с которым, по подозрению многих, находился в противоестественных отношениях, и передал ему свое имя и свое состояние. «Не знаю, как сказать: - пишет в своих воспоминаниях князь А.В. Трубецкой - он ли жил с Геккерном, или Геккерн жил с ним... В то время в высшем обществе было развито бугрство (гомосексуализм). Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль».



Благодаря покровительству министра иностранных дел гр. Нессельроде, Геккерну удалось обратить на Дантеса благосклонный взор царя, который произвел последнего" прямо офицером" - вопреки существующему порядку - в кавалергардский полк - конную гвардию императора. Пушкин часто бывал в обществе кавалергардов, и Т. В. Шлыкова, вспоминая про Пушкина, говаривала, что в театре встречала его постоянно с кавалергардами. Дантес скоро стал душою великосветского общества. «На него смотрели, - рассказывает П.В. Нащокин - как на дитя и потому многое ему позволяли, например, он прыгал на стол, на диваны, облокачивался головой о плечи дам и пр.» Это очень напоминало поведение молодого Пушкина, такая же веселость, беззаботность, остроумие. Соболевский отметил, что «Пушкину чрезвычайно нравился Дантес за его детские шалости». Он был принят в семьях Вяземских и Карамзиных, стал постоянным и любимым гостем этих салонов.

«Он был очень красив, - вспоминает друг Дантеса князь Трубецкой, - постоянный успех в дамском общество избаловал его: он относился к дамам... смелее, развязнее, требовательнее, если хотите, нахальнее, наглее, чем даже принято в нашем обществе». Однако, «Дантесом, - по словам Ольги Павлищевой (сестры поэта), увлекались женщины не особенно серьезные и разборчивые, готовые хохотать всякому излагаемому в модных салонах вздору».
=====

В конце 1834 года и весь 1835 год ухаживания Дантеса были совсем невинны. В кругу других кавалергардов он восхищался мадам Пушкиной, дарил ей комплименты, шутил, острил и поэт спокойно глядел на это, считая такие ухаживания в порядке вещей.Князь Трубецкой подробно рассказывает об этом. «В то время Новая Деревня была модным местом. Мы (кавалергарды) стояли в избах, эскадронные учения производились на той земле, где теперь дачки и садики 1 и 2 линии Новой Деревни. Все высшее общество располагалось на дачах поблизости, преимущественно на Черной речке.

Дантес часто посещал Пушкина. Он ухаживал за Наташей, как и за всеми красавицами (а она была красавица), но вовсе не особенно «приударял», как мы тогда выражались, за нею. Частые записочки, приносимые Лизой (горничной Пушкиной), ничего не значили: в наше время это было в обычае. Пушкин хорошо знал, что Дантес не приударяет за его женой, он вовсе не ревновал, но, как он сам выражался, ему Дантес был противен своею манерою, несколько нахальною, своим языком, менее воздержанным, чем следовало с дамами, как полагал Пушкин.

Надо признаться, при всем уважении к высокому таланту Пушкина, это был характер невыносимый. Он как будто боялся, что его мало уважают, недостаточно почета оказывают; мы, конечно, боготворили его музу, а он считал, что мы мало перед ним преклоняемся. Манера Дантеса просто оскорбляла его, и он не раз высказывал желание отделаться от его посещений. Nathalie не противоречила ему в этом. Быть может, даже соглашалась с мужем, но, как набитая дура, не умела прекратить свои невинные свидания с Дантесом. Быть может, ей льстило, что блестящий кавалергард всегда у ее ног. Когда она начинала говорить Дантесу о неудовольствии мужа, Дантес, как повеса, хотел слышать в этом как бы поощрение к своему ухаживанию».

Поначалу Натали мало обращала внимания на явное ухаживания кавалергарда. Таких «шаромыжников» много увивалось около нее. Однако привыкший к легким победам Дантес, видя равнодушие жены поэта, казавшееся ему напускным, не оставлял своей настойчивости. Почти год длились его ухаживания, не выходящие, однако, за рамки светских приличий. Заметки современников, их отклики и сообщения в письмах друг к другу, говорят о том, что в первые полтора года даже самые близкие люди не видели в ухаживаниях Дантеса ничего, чтобы внушало серьезные опасения.